Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и архитектор Никита Явейн показали первую очередь реконструированного Главного штаба. Самый масштабный в России проект реконструкции изучал ГРИГОРИЙ РЕВЗИН. Главный штаб Карла Росси — один из шедевров архитектуры Петербурга, он создает Дворцовую площадь. В середине 1990-х он был передан Эрмитажу, в 2001 году прошел конкурс на реконструкцию, в котором Никита Игоревич Явейн победил, к удивлению многих, лауреата Притцкеровской премии Рема Колхаса. Вместе с Мариинским театром, стадионом "Зенита", "Газпромскребом" реконструкция Главного штаба стала одним из главных архитектурных проектов Владимира Путина, и казалось, что ее постигнет та же участь, что и все остальные. Проект двигался без скандалов, поэтому возникало впечатление, что он не движется вовсе. И вдруг, к изумлению публики, оказалось, что он реализован. Не то чтобы совсем. Здание Главного штаба — это сложной формы городской квартал, обстроенный по периметру: внутри него находится пять больших дворов. По проекту Явейна, все эти дворы перекрываются и соединяются перспективой из огромных (14 м в высоту) порталов. Сегодня построены два первых, самых обширных двора — это примерно половина работ, вторую часть обещают открыть к 2014 году. И тем не менее сегодня уже ясно, что этот проект будет окончен — просто уже видно, что все получается. И то, что вышло, производит настолько сильное впечатление, что даже не вполне понятно, как это могло произойти. Непонятно, как удалось не украсть все деньги — сначала на проектирование, потом на строительство. Непонятно, как удалось не переругаться всем участникам процесса. Непонятно, как удалось договориться с охранниками памятников. У нас сейчас в Москве несчастному Дмитрию Бертману не дают перестроить для "Геликон-оперы" один задний двор усадьбы времени поздней эклектики, а тут в памятнике всемирного значения перекрыто пять дворов размером с большую городскую площадь — и никто не выходит на улицы и не бросается под экскаваторы. Непонятно, как получилось, что строители не изгадили проект, не съели архитектора и не заменили его своими безымянными изготовителями рабочей документации, что происходит у нас на всех больших проектах. И главное, непонятно, как удалось реализовать именно этот проект. У нас ведь ноу-хау по большим государственным проектам: сначала высокие заказчики утверждают, что русские архитекторы в принципе не в состоянии ничего сделать и потому давайте звать западную звезду (обычно эту позицию обнародует Герман Оскарович Греф), а потом эту звезду изживают местные архитектурные чиновники и лепят свою халтуру. Словом, это получилось вопреки всему, что принято в современной России. Так что это первостатейное чудо. В одном единственном месте, но нам удалось действительно реализовать государственный Grand Project, равный по значению и качеству реконструкции Лувра Пея и Британскому музею Фостера. Может быть (и вероятнее всего), это произошло благодаря Михаилу Пиотровскому — единственному из наших харизматических деятелей культуры, который не утонул в стройке и не потерял замысла проекта. Может быть, благодаря городской или верховной власти, которые нашли на это деньги. Но в первую очередь это праздник архитектора. Никита Явейн сегодня вовсе без поправок на местный контекст может считать себя мастером мирового уровня, одним из топ-50 мировых архитекторов. И дело не только в том, что это проект большого масштаба. Дело в том, что это очень умная, сложная архитектура. Она очень петербургская, причем не туристически петербургская, а петербургская изнутри города. Турист видит в Петербурге величественные проспекты и площади. Для человека, который там живет, это дополняется контрастом между этими пространствами и странной жизнью темных комнат в дворах-колодцах. Это такой "достоевский" сюжет: в "Преступлении и наказании" есть эпизод, когда Раскольников выбирается из своей норы — и вдруг видит с реки грандиозный мираж столицы империи. Так вот этот проект выстроен ровно на том, что во внутренние дворы-колодцы с выходящими сюда задними комнатами николаевских министерств, где мерзли гоголевские чиновники, приведен огромный проспект, гордое, имперское по масштабу пространство — их столкнули вместе. Поразительным образом Никите Явейну удалось сегодня создать одно из самых острых и пронзительных мест Петербурга — аттракцион, по воздействию сопоставимый с аркой Главного штаба. Это место, разумеется, лестница, открывающаяся в первом дворе. Проект так придуман, что первый этаж россиевского Генштаба является городским пространством, а сама экспозиция Эрмитажа располагается на верхних этажах. И вот когда вы попадаете в первый двор, там располагается лестница на второй этаж, в главную анфиладу. Представляете, весь большой двор занят одной лестницей: по эффекту это как Испанская лестница в Риме или Потемкинская лестница в Одессе. Петербург — плоский город, в нем не было раньше места для этого классического городского аттракциона — Явейн его нашел. И ведет она в перспективу из пяти огромных врат, вавилонских по масштабу. Это очень сильно. И еще одно. Я сравниваю это пространство с Британским музеем Фостера, и по масштабу это вещи сопоставимые. Но не по настроению. Британский музей с его перекрытым двором — это очень гармоническое пространство. Там стеклянные перекрытия парят над головой спокойно, как небеса. Здесь этот первый двор сделан совсем иначе. У него кривая геометрия, все углы острые, сдвинутые. Вы входите туда и оказываетесь под лестницей, где создано очень нервное пространство, потому что шаг ступеней показан изломами линий потолка. Потом вы проходите наверх, оказываетесь перед этим амфитеатром — и вдруг обнаруживаете точку, где хаос ломаных линий совершенно театрально собирается в правильную перспективу, ведущую туда, в порталы. Смутное, нервное пространство вдруг выстреливает в триумфальный, торжественный путь. В каком-то смысле это действительно путинский Grand Project. Его эффект в том, чтобы из затесненного, нервного хаоса сталкивающихся ломаных линий подняться, взлететь и увидеть перед собой грандиозную перспективу. Это у нас ничего в реальности не получилось, но мечта-то была. Талантливая архитектура обладает таким свойством: делать идеалы материальными. В данном случае материальной сделалась государственная идея. Наверное, это может раздражать, но и во времена Росси николаевская реальность была сравнительно отвратительна рядом с ансамблем Дворцовой площади. Давайте оценим Никиту Явейна. Благодаря нему у потомков есть шанс думать о нашем времени значительно лучше, чем оно было на самом деле.
