Давно тянущийся спор между ГМИИ им. Пушкина и Государственным Эрмитажем из-за передачи части коллекции в Москву для воссоздания Государственного музея нового западного искусства вновь вспыхнул во время «прямой линии» с президентом. Эксперты сомневаются в уместности такой дискуссии.
Дискуссия между Пиотровским и Антоновой была одним из самых острых моментов «прямой линии». Началось с того, что директор московского Пушкинского музея Ирина Антонова обратилась к Путину с просьбой рассмотреть возможность восстановления Музея нового западного искусства, который был закрыт Сталиным как «рассадник низкопоклонства перед упадочной буржуазной культурой». Коллекция представляла собой собрание произведений западноевропейской, преимущественно французской живописи и скульптуры, начиная с 60-х гг. XIX века . Главными авторами коллекции были Мане, Ренуар, Дега, Винсент ван Гог, Гоген, Сезанн, Матисс и Пикассо. После расформирования коллекция была разделена между Эрмитажем и Пушкинским музеем. В ответ Путин предположил, что это возможно, если музейщики договорятся между собой: «Я, конечно, поддержу любое решение, которое примет музейное сообщество. Давайте спросим у Михаила Борисовича, который у нас на линии, согласен ли он передать. Он, конечно, скажет, что ничего не отдаст».
Пиотровский, разумеется, выступил резко против. Он напомнил, что все переданные Эрмитажу картины экспонируются, кроме того, они были получены в обмен на 200 работ старинных мастеров, которые Эрмитаж передал Пушкинскому музею. Более того, Пиотровский эмоционально заметил: «Мне стыдно, что музейные дела выносятся на «прямую линию» с президентом». Близкую позицию занимает заведующий отделом новейших течений Государственного Русского музея Александр Боровский. Он напоминает, что коллекция Щукина и Морозова в свое время была поделена в равных долях. Боровский отмечает, что Антонова давно продвигает идею воссоздания ГМНЗИ, и категорически не согласен с этим почином. Он напоминает, что Пушкинский музей — это не музей Щукина и Морозова: «У нас развелось слишком много «делителей». На музейные коллекции претендует церковь, потомки авторов, другие музеи, да и заграница требует вернуть перемещенные ценности». Он считает, что Антонова в данном случае выражает скорее частный, а не государственный интерес. «А что потом потребует разбухший Пушкинский музей — забрать коллекции из Новгорода и Пскова?» - задается вопросом Боровский.
По сути, мы видим столкновение двух подходов к репрезентации искусства — коллекционного и исторического. Боровский полагает, что Эрмитажная коллекция западноевропейского искусства XIX – XX веков давно обросла другими картинами и пытаться восстановить коллекцию Щукина и Морозова — значит разрушить другую, достаточно устоявшуюся коллекцию. Кроме того, он напомнил, что в Пушкинском музее существуют серьезные проблемы с площадями. Другой точки зрения придерживается академик российской академии художеств Андрей Толстой. Он полностью согласен с необходимостью воссоздания ГМНЗИ, но выступает за то, что этот музей должен быть полностью отделен и от Эрмитажа, и от Пушкинского музея. Он напомнил, что когда Орбели и Меркуров, директора Эрмитажа и Пушкинского музея , делили эти коллекции, они даже не думали, что «Девочка на шаре» Пикассо, «Танец» и «Музыка» Матисса или серия «Амур и Психея» Мориса Дени когда-то будут выставляться. Они делили запасники, причем запасники опасные и «ненадежные» в идеологическом отношении. Эти картины начали экспонироваться только в 1955 году, а действительно широко и полно были представлены публике лишь в 1974. Толстой заявляет, что эти картины не должны выставляться в Эрмитаже, так как модернистское искусство такого рода никогда не собирали в Петербурге, это делалось только в Москве.
Он также считает, что коллекция была разделена не поровну. Примерно 330 картин перешли в Эрмитаж, а 250 — в Пушкинский музей. Перекос в пользу Эрмитажа был связан с невозможностью размещения большого количества картин Пушкинским музеем. Кроме того, Толстой опроверг тезис Пиотровского о том, что поступления из Эрмитажа в Пушкинский происходили взамен на часть коллекции. Старые мастера поступали из Эрмитажа в Пушкинский еще задолго до разделения ГМНЗИ — в двадцатые годы. Толстой полагает, что ни Пиотровский, ни Антонова со своими коллекциями не расстанутся. «Ситуация тупиковая, и может быть разрешена только волевым политическим решением», - считает академик.
Между тем, проблемы с размещением коллекций у Пушкинского музея существуют и по сей день. Музей планируется разместить в здании института философии РАН. Более того, Эрмитаж — не единственная структура, которую госпожа Антонова готова «подвинуть» для воссоздания заветного музея. Конфликт начался еще осенью 2009 года, когда в новостях появилась информация о выселении Института философии из здания на Волхонке (усадьба князей Голицыных). Переезд связан с тем, что юридически здание принадлежит Государственному музею имени Пушкина, который намерен расширить свои выставочные площади за его счет. Однако коллектив Института философии во главе с Гусейновым выразил несогласие с этим и даже рассылал письма президенту. Кроме того, ситуация осложняется еще и тем, что несколько организаций, которые арендуют площади у института, заплатили за них на несколько лет вперед, и выселить их не так просто.
Своими соображениями по поводу заявлений Антоновой поделилась с «БалтИнфо» и Ольга Таратынова, директор Государственного художественно-архитектурного дворцово-паркового музея-заповедника «Царское Село». Она полагает, что идею Антоновой нельзя назвать здравой. Если мы начнем воссоздавать музейные коллекции, которые существовали в двадцатых и тридцатых годах, нам придется разбить многие существующие ныне коллекции. Причем если делать это последовательно, то сильно пострадает и сам Пушкинский музей. Таратынова заявляет, что музей-заповедник «Царское Село» относится к числу петербургских музеев особенно сильно пострадавших во время передела музейных ценностей, который произошел в 20- 40 годы. Что-то из коллекции попало в Павловск, что-то в Эрмитаж. Но музей не требует вернуть все назад, потому что сделать это — означает разрушить устоявшуюся, сложившуюся систему. «То, что предлагает Антонова, я бы охарактеризовала как музейный взрыв, - заявляет Таратынова. -
Есть много других способов восстановления коллекций. Одну из таких форм уже достаточно давно разработал и практикует Михаил Пиотровский — это передача произведений на временное хранение, в том числе на 20-30 лет». «Что касается самого вопроса Антоновой, то я не понимаю, зачем было его задавать Путину и именно во время «прямой линии». Слышать его было довольно странно. Такие вопросы следует решать в тиши кабинетов внутри музейного сообщества». Таратынова также прокомментировала мнение о том, что данная коллекция сильно проигрывает в разрозненном виде и что эти картины гораздо выигрышнее смотрелись бы вместе. Она назвала такую позицию идеалистической и не думает, что сложившиеся коллекции стоит разрушать. Стоит отметить весьма прискорбный факт: директора двух крупнейших музеев страны не видят других способов пополнения своих коллекций, кроме как дележ уже имеющегося в стране. Вполне понятно, что главная забота музейщика — полнота коллекци.
И Эрмитаж, и Пушкинский музей претендуют на некоторую полноту собраний. Предполагается, что не выходя из залов Эрмитажа, можно получить вполне фундаментальное искусствоведческое образование, или хотя бы ознакомиться со всеми основными направлениями и художниками. Увы, советская власть изуродовала отечественные музеи - не только продавая бесценные шедевры за рубеж в сталинские годы. Еще более страшный урон был нанесен позднее, когда полностью игнорировались целые течения художественной мысли. Так в России нет ни одного серьезного сюрреалистического полотна, нет Жоана Миро, нет Кокошки, Бранкузи, Клее, Эдварда Мунка и Густава Климта, не говоря уже о настоящих радикалах, таких как Энди Уорхол, Фрэнсис Бэкон и Джексон Поллок. Эти зияющие лакуны серьезно подрывают авторитет российских художественных собраний, превращая их практически в собрания древностей.
Возможно стоило бы на «прямой линии» не конфликтовать, а поговорить о том, чтобы, если и не закупать великие произведения XX века - они стоят десятки миллионов - то хотя бы возобновить серьезные государственные закупки картин современных художников. Может, в казне или у меценатов нашлись бы деньги не только на Олимпиаду, саммит АТЭС и яйца Фаберже, но и на Джеффа Кунса и Дэмиена Херста?
