В Государственном Эрмитаже открылась выставка самого, пожалуй, именитого современного британского скульптора — Энтони Гормли. Правда, на этот раз британец работал в соавторстве — с анонимными римскими мастерами, создавшими знаменитые античные статуи из эрмитажного зала Диониса. Что-то близкое Энтони Гормли вроде бы уже делал: антропоморфные фигуры из чугунных, как бы "пиксельных" фрагментов, принимающие различные позы на полу (заламывающие руки или скрещивающие их на груди, сутулые или выпятившие живот, пожимающие плечами или гордо их развернувшие, скрючившиеся, как младенец в утробе матери, или вытянувшиеся по стойке смирно) вот уже шесть лет занимают воображение скульптора и полы различных выставочных залов. Самого Гормли этот самоповтор не смущает — он, как настоящий антрополог, каковым по образованию и является, изучает проблему тела в пространстве, и тут ему действительно нужны серии, а не отдельные удачные находки.
Чугунных своих людей Гормли делает сложно: это принципиально нефантазийные объекты, как можно было бы представить, исходя из аналогии "кубиков" Гормли с каким-нибудь "Лего". Все фигуры сделаны с конкретной модели, и моделью этой является сам шестидесятилетний скульптор: "В моем теле нет ничего особенного, но все-таки это наиболее близкий ко мне материальный объект", — говорит он. Около часа Гормли должен простоять / пролежать / "проскрючиться" в избранной позе для того, чтобы получить форму, затем с нее делается отливка, которая оцифровывается в необходимых по замыслу автора десятках тысяч пикселей, и только после этого пиксели собираются в блоки и совершают обратный путь — из компьютера в трехмерное пространство — и становятся скульптурой. Фигуры эти, конечно, не имеют лица, но их пластика достаточно индивидуальна, чтобы узнать в ней длинного, сутулого, тонкокостного Гормли, который в этих своих работах совершает путь от замри к умри и затем к обязательному воскресни.
Пиксельные человечки Гормли — отличный проект, который полностью подтверждает славу своего автора как скульптора не столько оригинальных форм, сколько парадоксальных сочетаний. Он ставил своего Человека там, где скульптуре как таковой вроде бы и нет места — на альпийских высотах, на берегу Атлантики, в пустыне, на крышах лондонских домов. И сутью каждого такого проекта становилась не фигура как таковая, а фигура в данном контексте. Иногда фигуры и вообще не было — в проекте One & Other памятником мог стать любой зритель, решившийся на часок взгромоздиться на выделенный Гормли властями пустующий пьедестал на Трафальгарской площади.
Во всех этих проектах скульптора интересовали формула человеческого тела (и тут он прямой наследник Генри Мура) и реакция зрителя на предложенную ему пространственную задачу. В последнем Гормли также преуспел — его проекты могут восприниматься и как аттракцион (благо, одни только фигуры на берегу моря превратили ближайший населенный пункт Кросби в курортное место), но аттракцион этот не бессмыслен. Зритель Гормли обречен на сдвиг в сознании, на ломку привычных и потому комфортных представлений о масштабе, на осознание человеческой хрупкости и одновременно силы. А это вообще-то тяжелая работа.
В Эрмитаже публике тоже нелегко. Если идеальное для показа скульптуры пространство Римского дворика в Новом Эрмитаже музеефицирует фигуры Гормли, то то, с чем зритель встречается в соседнем зале Диониса, вполне тянет на культурный шок. Там эрмитажные кураторы решили уподобить свои знаменитые античные статуи работам британца — они в буквальном смысле спустили их с небес: сняли с высоченных их постаментов и поставили прямо на голый пол. Никогда еще говорить с богами и полубогами эрмитажной публике не было так легко. Взрослые и солидные вроде бы люди начинают меряться с эросами и венерами прелестями и достоинствами. Кто-то тянет руку, чтобы погладить по голове оказавшегося таким маленьким героя. Кто-то прилаживается под бок грозной Минерве, дабы его человеческое было запечатлено на фотоснимке рядом с таким очевидно божественным. Что уж тут говорить о детях, которые мгновенно уравнивают в правах античные и гормлиевские скульптуры, повторяя и за теми, и за другими позы и жесты.
Существующая сегодня в нашем глобализированном мире идея о том, что пора переосмыслить наши подходы к искусству, особенно уместна в таком особом городе, как Санкт-Петербург. Для меня эта выставка — возможность посмотреть на объекты античного искусства просто как на объекты, на вещи. Попытаться абстрагироваться от истории искусства. И еще это возможность услышать диалог между объектами двух эпох", — такую программу задает своему проекту Гормли. Его вещам это оказалось по плечу. И совершенно неожиданно по плечу это оказалось и Эрмитажу, все попытки которого завязать прямой диалог старого и современного искусства до сих пор были не слишком убедительны: одно подавляло другое, никак не смешивалось, а чаще всего актуальное искусство просто изгонялось в дальние залы или не до конца обжитые здания. То, на что пошли в этот раз кураторы — нарушение статус-кво в святая святых постоянной экспозиции музея, — очень радикально по консервативнейшим эрмитажным меркам, но именно тут все как-то сошлось и наконец заработало. С этой точки можно было бы начать новый отсчет.
